Глава 7. Формула Любви имени Вано Дершнайдера.
… В моем бокале кровь
На шампуре нанизаны сердца
Я демон, и любовь
Должна быть смертью для меня
И ад моя страна
Я для убийств в огне рожден
Я демон, сатана,
Но безнадежно в ангела влюблен
Гарри выпустил из рук микрофон и тяжело вздохнул. Потом поднялся с колен, стирая пот с лица, и пытаясь понять, как у него получилось спеть всю песню, ни разу не сбившись, и при этом вытворяя с микрофонной стойкой просто немыслимые вещи.
Это было нетрудно, потому что пела душа… ему становилось легче оттого, что он пел о своих чувствах, они выплескивались наружу в форме слов и музыки, освобождая его от своего гнета, невысказанного гнета, безнадежного…
И ему было не важно, здесь тот, кому посвящена эта песня, или не здесь. Он все равно пел Драко. Пел для Драко, и пускай он не слышал… когда-нибудь он услышит эту песню… она ведь создана для него… почему все так… так погано…
Не глядя на свою команду, ни говоря ни слова, и не понимая, почему он так делает, Гарри отошел от микрофона и сел на край небольшого возвышения, на котором стояли две колонки и микрофоны. Странно… почему то хотелось плакать. Закрыть лицо ладонями… просто так, даже без особой причины…
Хотя нет, причина есть… причина – Он…
- С тобой все в порядке? – на плечо легла рука Вано, и Гарри поднял глаза на юношу.
Красивые и умные глаза… смотрят на него взволнованно и озабоченно. На лоб падают длинные пряди черных, немного вьющихся волос… За ним – еще двое в такой же задумчивости… не надо им знать все это…
- Все нормально… я… просто я сегодня жутко не выспался
Вано недоверчиво прищурился, и видно было, что он сомневался в словах Гарри. Потом он убрал выбившиеся пряди за ухо и произнес
- Это из-за песни? Она тяжелая…
- Да, - Гарри показалось вдруг, что Вано действительно можно сказать правду… ну… почти всю правду
- Тогда отдохни, завтра все доделаем, - Вано пожал плечами и повернулся назад, - все, парни, отбой. Все по кроваткам.
- Нет, Вано.
Дершнайдер перевел на него удивленный взгляд
- Мы сделаем все сегодня, - твердо произнес Гарри, - нам не нужны сопли по поводу сложных песен.
- Вот это другое дело, - Вано улыбнулся и пошел к Ричи, который уже облюбовал его гитару и, похоже, отдавать ее не собирался.
***
Опять ночь.
Ну, сколько можно – ночь, ночь, ночь? Где же день? Куда делось солнце? Где зеленая листва?
Там… где там? Где море? Пальмы?
К черту… Пальмы! Море! Здесь этого все равно нет, и никогда не будет.
Но хоть что-нибудь здесь есть?
Звезды… тупые фонари над землей! И хочется высунуться в окно, сказать «О! Какие звездочки красивые!» и сблевать на грязную землю, и без того похожую на шмотки блевотины между пятнами снега.
Хочется раздолбать что-нибудь. Рояль. Неплохая идея.
Это, наверное, было жуткое похмелье со всеми вытекающими из него последствиями – меланхолией и хандрой. И несдержанным бешенством по поводу любой мелочи.
Драко взял волшебную палочку и задумчиво посмотрел сначала на нее, потом – на рояль.
Редукто? Нет, не пойдет. Щепок будет много, шума тоже, но слишком быстро. А надо медленно.
Может, поджечь? А что, медленно и красиво.
Он подошел к роялю и направил на него палочку.
Одно поджигающее заклинание… второе… не горит…
- Мразь! Ну, хорошо…
Драко зло улыбнулся и рывком распахнул крышку рояля. Струны… то, что надо.
Он поднял валяющиеся на полу ножницы и щелкнул ими пару раз, потом поднес к первой попавшейся струне.
Зачем? Зачем я это делаю? – резко и четко пронеслось в мыслях, когда лезвия ножниц почти сомкнулись на струне, - сумасшедший… я сумасшедший…
Он отпустил ножницы… с гулким стуком они упали на дно рояля, каким-то чудом не задев ни одну струну
Струны… так были натянуты струны в его сердце – так же, как и в этом чертовом рояле. Туго, слишком туго… они звучали сами, и только оттого, что были слишком напряжены и вибрировали от малейшего прикосновения… прикосновения ветра…
Губы… глаза… изумрудные и безумные… руки… дыхание… перегар? Да. Ракия – не шутка… воспоминания о пьяных и горячих поцелуях… а он ведь говорил, что любит… его любит… Он был пьян? Да, пьян. Но не на столько, что бы не понимать, что говорит.
Неужели он правда любит его? Зачем? Зачем ему это надо? Почему именно он?
А сам-то он? Почему стал спокойно относиться к Гарри? Дружить – нет, но как-то… странно… странно, что опять хочется чувствовать его рядом… Зачем он нужен здесь? Он же… он же враг? Ведь враг… враг! Или…
Или сколько можно бежать по кругу? Люблю – ненавижу - пошел на фиг - ну где же ты – скучаю? Может, стоит решить, «люблю-плюю-или-все-таки-ненавижу»? Или не делать ничего? А ведь лю…
Нет! Только не это… Но…
Слишком, слишком много вопросов. А главное, что ответов нет, и не будет, так же, как и моря и пальм в Шотландии.
***
- Гарри! А какой ты вариант-то оставил? «Я для тебя покину ад», или «И время не вернуть назад»?
Гарри встряхнул головой и потянулся, лежа на диване. Было уже поздно – часа два ночи, а они все еще сидели здесь, среди гитар и колонок. Он не пошел спать остался репетировать, потому что что-то подсказывало ему, что эту тоску, нагнанную «Влюбленным Демоном», можно преодолеть только заставив себя прочувствовать каждый аккорд, каждую ноту этой песни.
Вано тысячу раз перекладывал мелодию «Пряток…» на электронное звучание, Ричи все раскритиковывал, и Дершнайдер ругался на него и опять все перекраивал, заставляя по несколько раз играть и петь одно и то же. После седьмого раза Гарри охрип, и на припеве «Я свинья» у него получался просто звериный рык.
Рон, кажется, заснул за барабанами, по крайней мере, его было не слышно и не видно.
Они решили, что «Влюбленный Демон» будет чисто инструментальный, и скорее даже металлический, чем панковский. И поэтому переход от куплетов к припеву был с таким надрывом, что от потока звука со шкафа свалились две вазы, а на стене напротив самой гигантской колонки покосилась картина с какими-то лошадьми чуть ли не в натуральный размер.
Но самый большой сюрприз преподнесла неожиданная смена гитаристов – на середине песни Вано забросил бас-гитару, и начал играть на ведущей, а Ричи, до этого вяло солирующий на гитаре, моментально перехватил бас на себя, и в результате получился неповторимый напор великолепного риффа. Дершнайдер терзал гриф гитары так, как будто она в чем-то сильно провинилась, и от его потрясающей игры просто волосы вставали дыбом.
- Если весь мир не будет валяться у наших ног, то мы свалим его насильно, - заявил Вано, когда они, по сотому разу отыграв «Прятки…» и «Демона», решили устроить небольшой перерыв и поваляться без дела.
Но всем бездельничать не получилось – пока Гарри валялся на диване, обсирая с Вано и Роном музыку волшебного мира, где настоящего панка и металла и в помине не было, Ричи рылся в огромном шкафу, с которого и свалились злосчастные вазы.
Оттуда он периодически вытаскивал то скрипку, то мотки струн, то смычки и старые грифы гитар, и что-то, смутно напоминающее балалайку. Или ситар… в общем, что-то восточное…
А потом на свет Божий появилась черная виолончель, произведшая фурор среди парней.
- Может, и на ней играть будем? – живо осведомился Самбора, выуживая из шкафа длиннющий смычок, - кто умеет?
- Никто, - сказал Вано, в чем был абсолютно прав.
Однако Гарри придерживался другого мнения – собственно говоря, всему можно научиться, а уж водить смычком по струнам и дурак сможет.
- Тащи сюда, посмотрим, че с ней сделать можно.
Он взял из рук Ричи виолончель и пересел на стул, поставив ее между ног и придерживая за гриф.
- Ну че, сейчас будет начинающая Апокалиптика, - он ухмыльнулся и зажал пару струн, а потом резко провел по ним смычком.
Это был жуткий скрип старого металлообрабатывающего завода, у которого проржавели все станки и конвейеры. Но в этом определенно что-то было. И где-то через полчаса Гарри начал понимать, по какому именно принципу надо играть на виолончели, и что, собственно, надо делать для извлечения наиболее ужасающих, но вполне грамотных звуков.
К часам четырем ночи невольный слушатель, который мог оказаться в подвалах гриффиндорской башни, мог быть свидетелем абсолютно гармоничного, но слишком тяжелого и, можно сказать, хаотического симбиоза двух гитар, ударных и виолончели, разрезающей это типичное сочетание страшным, невыносимо болезненным и рвущим душу ревом и плачем.
***
Неделя для Гарри пролетела незаметно – учеба, раньше занимавшая весь день, стала каким-то кратким мигом, абсолютно бесполезным, и выполняющимся на автоматике.
Зато все, связанное с группой, превратилось в главное занятие, заполнившее половину дня после уроков и почти всю ночь. Он написал столько текстов, что Вано с Ричи уже не успевали сочинять к ним музыку. Конечно, процентов сорок этих текстов были полной чушью, придуманной в моменты бредятного настроения, но зато все остальное вполне можно было исполнять на публике.
Это была просто лихорадка, чума – Гарри и Рон в каждую свободную минуту неслись сломя голову в их «репетиционную базу», и то же самое, похоже, делали Вано и Ричи, потому что они непременно встречались независимо друг от друга где-нибудь на полпути.
Даже то, что Гарри влетело по крупному за «пьяный дебош», как выразилась МакГонагалл, показалось ему сущим пустяком – он так быстро выполнил свою отработку за нецензурную брань, оскорбление профессора и все тот же «дебош», что декан Гриффиндора подивилась выполнению недельного графика за два дня.
Они наконец-то придумали название для группы – на квиддичной тренировке Гарри так капитально обматерил постоянно исчезающий снитч, что когда он, в перечислении качеств сего крылатого мячика, дошел до «е**чей недо**аной ржавой мрази», Дершнайдеру (вместе с Самборой они сидели на трибунах, ожидая, когда закончится тренировка) вдруг пришло в голову, что группу надо обозвать «Ржавым Снитчем».
И это было в тему – и по волшебному, и по панковски одновременно.
Но самым забойным, офигительным, умопомрачительным, сногсшибательным и охренительным было то, им удалось уломать директора и администратора музыкального клуба в Хогсмиде на то, что бы «Ржавый Снитч» выступал на Рождественском концерте с абсолютно тупым названием «Когда ангелы спускаются с небес».
Там должна была быть попса, сплошная попса и прочая бесполезная мишура в виде сопливых девчонок в розовых юбочках, мальчиков в костюмчиках с фальшивыми гитарами через плечо, и слабеньких группках, играющих на пианинках и металлофонах, поющих о первой любви и слезно благодарящих после своего выступления папу, маму, а так же бабушек и дедушек, за то, что первые их родили, а вторые родили первых.
Вроде там предполагались два с половиной рэппера, и это хоть чуть радовало – несмотря на то, что Гарри рэп не любил, это все-таки было лучше, чем однородное скопище попсовиков.
И единственным, но очень существенным фактором, омрачающим сие беспечное существование Гарри, была все та же неопределенность в отношениях с Драко.
Когда они сталкивались в коридорах, Драко опускал глаза и проходил мимо, не говоря ни слова, когда Гарри случайно касался его, юноша едва заметно вздрагивал, и его взгляд быстро касался гриффиндорца смущением, прежде чем смениться льдом и ненавистью.
И чем больше было таких мимолетных встреч, тем сильнее и неудержимее Гарри хотел снова касаться губами его кожи, срывать с него одежду, притянуть вниз его светловолосую голову, вцепиться в шелковые волосы и отчаянно трахать его рот, окаймленный изгибом влажных и невыносимо соблазнительных губ. И не только рот…
И не только трахать… Просто быть с ним, чувствовать его присутствие рядом с собой, слышать звуки его голоса, просыпаться утром и знать, что он не просто Драко Малфой, а ЕГО Драко Малфой.
И это было непереносимо. И надо было что-то делать… но он не знал, что…
Только бы не сорваться… только бы не опять сорваться… - эта мысль постоянно крутилась в его мозгу, и с каждым днем было все труднее и труднее сдерживать себя…
Гарри уже безумно устал от эротических снов, и к концу недели он стал таким нервным, что ни за что наорал с утра на Рона и поссорился с Гермионой из-за какой-то чепухи, потом чуть было не поругался с Вано по поводу несостыковок в их мнениях насчет трех несчастных аккордов, и, кажется, сказал что-то не то Ричи… скорее всего, беспочвенное оскорбление.
И снять напряжение было не с кем – Чоу канула в лету, а искать кого-нибудь на роль «секс-игрушки» Гарри не хотел, и вообще, его бесили абсолютно все потенциальные шлюшки.
Он хотел чистоты. Невинности. Незапятнанности. Безгрешности.
Что бы его ресницы дрожали при поцелуях… и движения были неопытными… что бы он отдавался весь, без остатка, отдавался доверчиво… что бы его можно было прижать к себе, ласкать, целовать, и чувствовать его нежность… свежесть…
Быть рядом с ним искусителем… и в то же время оберегать его…
И все это относилось только к одному человеку – к обладателю платиновых волос, серо-голубых, ясных и светлых глаз, губ, изогнутых в прекрасной полуулыбке-полуусмешке… конечно, к Нему.
И эти строчки, которые сейчас Гарри писал на пергаменте вместо конспекта параграфа по истории, тоже были обращены только к Нему.
Дай мне всего себя
Я покажу тебе блаженство
Дай мне узнать, любя
Рай неземного совершенства
Простые рифмы. Ничего сложного – четко выраженные мысли. Но чего ему стоило выражать эти мысли в такой форме…
Они носились в голове безумными роями пчел, жалили, мешали сосредоточиться, и все, как одна, на разный лад твердили одно и тоже: «хочу… хочу… хочу…»
И было трудно отбросить все лишнее и собрать море чувств в короткие строчки.
Дай мне свою любовь
И я заполню лаской ночи
Хочу касаться тебя вновь
Ты разве этого не хочешь?
Не хочешь… откуда ему было знать, чего хочет Драко? Вздрагивает? Смущается? Но разве значит это, что он хочет быть покрытым сильным телом, хочет впускать его в себя?
Есть только один способ узнать… или мучиться всю жизнь… или узнать, и заставить этим страдать Драко. Но он не должен страдать! Он должен быть счастлив…
Дай мне и стань моим
От страсти грешной умираю
Я умоляю, стань моим
Я счастья большего не знаю
«А я… я эгоист… Чоу была права – я жуткий эгоист. Мне же будет хорошо… а ему… он… Господи, как я люблю его… что мне делать с этим? Я не хочу причинять ему боль…»
Гарри смял пергамент и отбросил его на край парты. Чертовы мысли. А ведь все абсолютно справедливы и ясны, как грани алмаза.
О, если бы узнать, о чем сейчас думает Драко… чего хочет… все было бы в тысячу раз проще…
***
- Драко… какое у тебя было отношение мелиссы к остролисту?
- Два к трем, Вин. У тебя же другой вариант, зачем тебе это?
- Ну, надо же хоть что-то написать…
Драко сочувствующе пожал плечами и поднялся из-за стола – свое задание он уже выполнил, и не сказать, что оно было очень трудным.
Хотя… как он заметил, мельком оглядев класс, у многих не было написано вообще ничего. Или совсем немного…
- Вы все выполнили? – недоверчиво поинтересовался Снейп, когда Драко клал работу на учительский стол
- Да, профессор.
- Проверили? – зельевар подтянул пергамент к себе и пробежал по нему глазами, - на первый взгляд все верно… ну что ж, садитесь на место, приступайте к домашней работе
- А можно ее сделать потом? – осторожно спросил Драко, глядя, как Снейп листает классный журнал Гриффиндора, просматривая текущие оценки учеников. Семестр подходил к концу…
- Конечно можно, вы не обязаны выполнять ее сейчас, - ответил Снейп, не отрывая взгляда от строчек с оценками
Драко улыбнулся и пошел обратно к своей парте. До конца урока было минут двадцать… Двадцать минут спокойствия…
Хотелось спать… еще бы – целая ночь без сна, во время которой он заставлял себя не причинять никаких повреждений мебели в своей спальне
Злость плескалась из него через край, хотя причин ей не было никаких… наверное, это действительно был отходняк от алкоголя.
Он нашел в себе силы рассеять ее только к утру, когда заснул минут на пятнадцать, и разлепил глаза с уже довольно сносным настроением.
Но сейчас недосып вовсю проявлял себя, и Драко, зевнув, положил руки на парту и уткнулся в них лицом.
Мысли, сонные, вязкие, как мед, потекли хаотично и неравномерно, но Драко не мог как-то препятствовать их движению – сон медленно завладевал им, погружая в сладкую дремоту.
Чувственный изгиб спины в черной, слишком строгой мантии. Тихое, размеренное дыханье и почти сияние серебристых волос. Да, он совершенен… он великолепен, как ангел, как свет ночных звезд, как блики солнца на безупречных гранях бриллианта.
Рядом с ним меркнет все, и интересно, что он видит в своем отражении? Оно ведь должно быть таким же восхитительным, как и он сам… или оно кажется жалкой пародией на того, кто стоит перед ним?
Белоснежная, нежная кожа шеи, выглядывающей из-под воротника мантии. Матовый блеск, она похожа на фаянс, только он холодный и гладкий, а кожа – теплая, бархатистая…
Даже неделю спустя его пальцы хранили воспоминание о ней.
О его улыбках. Почему он так редко улыбается? Ему идут улыбки. С ними он еще прекрасней. Прекрасней, чем распустившиеся бутоны роз.
И если это не любовь, то что же это? Скажите, если знаете, что это на самом деле.
Это любовь, и вряд ли кто-то даст другой ответ. Действительно любовь, а не просто сводящая с ума похоть.
- Гарри, ты собираешься хоть что-нибудь делать? Или ты закончил? – конечно, вездесущая Гермиона со своими нравоучениями
- Я ничего не знаю, Герм.
- Как ничего? – Гермиона посмотрела на него с праведным ужасом в глазах, - ты же все исписал!
Гарри ухмыльнулся и подвинул пергамент к Гермионе.
- Герм, если ты думаешь, что это правильно, то я, наверное, просто гений.
Пару минут Гермиона отчаянно пыталась понять то, что было написано на пергаменте. И на лице ее медленно появлялось изумление. Потом она отодвинула его обратно и произнесла
- Ты знаешь, Гарри, у тебя ответ правильный. Я не знаю, как ты решал, но ответ у тебя верный.
- Совпадение, - отмахнулся Гарри, поднимаясь со стула.
Так, как он «решал» ответ ни практически, не теоретически не мог получиться правильным. И где-то в глубине души Гарри сочувствовал Снейпу, потому что ему предстояло проверять такой маразм…
И, надо сказать, зельевар был несказанно удивлен, когда Гарри сдал ему работу в числе первых.
- Надо же, Поттер, а вы умеете думать, - язвительно бросил он, мельком оглядев пергамент и чуть остановившись на ответе, - а я считал, что вы и писать-то не умеете.
Драко приподнял голову над руками и опять зевнул – его разбудил голос Снейпа и какой-то шум в конце класса.
Мимо слизеринских рядов шел Поттер, как-то недобро улыбаясь и скользя взглядом по столам.
У него опять не до конца застегнута рубашка. Интересно, а он специально так делает? И на мантию он, кажется, забил. Потому что он не носит ее уже недели три. И из-за того, что запястья не скрывают рукава мантии, видно широкие кожаные браслеты с шипами… не маленькими, надо сказать, шипами.
Когда он успел так измениться? Разве похож он, сегодняшний, такой яркий и развязный, уверенный в себе на того прошлогоднего мальчика-который-ничем-не-отличается-от-других?
От прежнего взгляда из-за глупых круглых очков не осталось следа… Вместо черного пластика – сверкающий металл, резкие прямоугольные формы, и сияние изумрудных глаз. Странно… раньше Драко никогда не замечал, что у него такие красивые глаза.
Теперь уже вряд ли кто сможет подвалить к нему с оскорблениями и придирками, потому что одного его вида и взгляда хватает на то, что бы даже идиот понял: по мозгам за неуважение получит капитально.
Но в этих же глазах Драко видел нежность и страсть…
Он вздохнул и начал неторопливо собирать разбросанные по столу перья и обрывки пергамента, разбросанные, так сказать, в творческом беспорядке. Неосторожное движение – и на пол слетело перо, приземлившись прямо перед Поттером, как раз проходящим мимо его парты.
И в следующий миг Гарри сделал то, что стало ошеломляющим и непонятным как для слизеринцев, так и для гриффиндорцев.
Он наклонился и поднял перо, а потом протянул его Малфою.
Драко прищурился, неуверенно принимая его из руки Гарри. Зачем он сделал это? Почему не прошел мимо, не обратив внимания на то, что с его парты что-то упало?
Когда он брал перо из рук Гарри, пальцы гриффиндорца скользнули по всей длине его кисти в мягком прикосновении, чуть более долгим, чем нужно. По телу от кончиков пальцев прошел нервный ток, сладкий и волнующий, и Драко, не думая ни о чем, улыбнулся Гарри.
Совсем немного, только дрогнули уголки этих нежных губ и посветлели глаза, до этого такие темные и задумчивые. И Гарри улыбнулся им в ответ, и ему было плевать, что там подумают окружающие. Какая разница, он и так уже сходит с ума от страсти, и что с того, что кто-то подумает о нем, как о тронувшемся умом гриффиндорце?
Плевать…
Он прикусил губу и отвел взгляд в сторону, продолжая свой путь, и перед ним сияли глаза Драко, так четко запечатлевшиеся в памяти за столь краткий миг
Как же сказать, как дать понять этим прекрасным глазам, что он забывает, как дышать… что его сердце, словно под действием яда, бьется все слабее и тише… и что он медленно умирает, умирает от любви…
***
Я слышу, как крылья птиц бьются по стеклам
Они рвутся в мой дом и не могут понять
Почему сквозь рамы рассохшихся окон
Как сквозь дымные кольца нельзя проникать
И в стекло ударясь пытаются тщетно
Расколоть этот слишком жестокий обман
И в объятия смерти с холодным рассветом
Как трясина влечет их стеклянный капкан
Я разбит… умираю… теряю себя
Я люблю… но зачем? Тебе ли не знать…
Так безумно хочу касаться тебя,
Твои нежные губы легко целовать…
За окном медленно умирал закат, Гарри сидел на подоконнике, и окно было распахнуто настежь… ветер, не по-зимнему тихий, шелестел листами пергамента и холодил кожу под одеждой.
Это, наверное, казалось слишком опрометчивым и беспечным – сидеть вот так, на узком куске деревяшки, на кружащей голову высоте гриффиндорской башни, перекинув одну ногу через подоконник.
Но для него это было совершенно нормальным, словно вместо подоконника под ним было кресло, твердо стоящее всеми четырьмя ножками на полу.
Нет, определенно, пора прекращать писать такие безнадежные сопли – это была первая мысль, после того, как он перечел начало новой песни.
Какой тут панк! Чистая рок-баллада, если вообще не попса. Нет, хватит. Пора бы посмотреть на мир с другой стороны.
Минута… две… и солнце уже село… да с какой стороны не взгляни, везде эти проклятые чувства! Везде!
- Рон! Прекрати считать каждый мой шаг, который я делаю без твоего ведома, считать неправильным! Я не твоя вещь! Я в праве делать то, что хочу!
Гарри обернулся и увидел у лестницы гриффиндорской гостиной Рона и Гермиону с Ричи. Да, именно Гермиону с Ричи. Сразу было ясно, что она пришла сюда с Самборой, и они просто случайно наткнулись на Рона.
И слова Гермионы дали ему идею… нет, он не хотел опять писать о превратностях человеческих отношений, а о… да, в прочем, не только Рон считает свободу выбора понятием, которого быть не должно, или, в крайнем случае, должно быть обусловлено тысячей «но»
Значит, это будет самая натуральная панковская песня. На политическую тему, без соплей и птичек, бьющихся о стекла…
«Вы каждый наш свободный шаг/Считаете сделанным не так» - строчки срифмовались моментально, и Гарри поспешил записать первых вестников грядущей песни.
Ну мы им устроим ангелов, которые спускаются с небес, - подумал он, вспомнив о рождественском концерте, - размажем их розовую помаду по стенке и скажем, что так оно и было…
Да, и этой милой песенкой он заодно отомстит и МакГонагалл вприхватку со Снейпом за любопытство и бестактность. И за отработки тоже.
Хотя, впрочем, его отработки были не такими уж и мучительными. Так, перемыть всю фигню в Зале Славы… а так как панки могут все, для Гарри это наказание не было ужасным.
Вот если бы МакГонагалл, скажем, требовала бы от него ходить всю неделю в хогвартской форме, литературно выражаться и вести себя с абсолютно всеми почтительно…
…то была бы покрыта трехэтажным матом.
Замок окутали сумерки, и у окна стало совсем холодно и противно. Поленья в камине медленно догорали, потому что заканчивалось заклинание, и гостиная опустела. Впрочем, это, скорее, было связано не с камином, а со временем. Судя по тишине, было часов двенадцать.
Гарри слез с подоконника, думая, чем бы заняться.
А заниматься, собственно, было нечем - Гермиона с Ричи в Хогвартсе так и не объявились, Рон был убит горем… в общем, оставалось либо завалиться спать, либо убивать время, осваивая очередную балалайку или совершенствуя игру на гитаре, потому что песню он сочинил только до середины, и мозг упорно отказывался придумывать дальше.
И Гарри выбрал вариант с балалайками и гитарами.
- Хой полуночникам, - сказал Вано, едва только Гари переступил порог их «репетиционной».
Дершнайдер сидел в кресле перед камином, и Гарри удивился, как он вообще узнал, что кто-то вошел, ведь кресло стояло спинкой к двери.
- Ага, хой. У тебя кресло с глазами? – Гарри ухмыльнулся и плюхнулся на диванчик
- Нет, просто тебя за километр слышно, - юноша перевернул страницу книги, лежащей перед ним на столике.
- Да? Это почему?
- Ну как ты думаешь, кто еще, кроме тебя, так стучит железными каблуками? – теперь Вано тоже ухмыльнулся, а потом добавил, - ну, не считая меня и Малфоя.
Гарри хмыкнул, мимолетно подумав, что Вано, наверняка редко встречаясь с Малфоем в коридорах Хогвартса, заметил такую, собственно, маловажную на первый взгляд часть одеяния слизеринца. Но, с другой стороны, человек всегда замечает в окружающих что-нибудь схожее с собой самим. Хотя… вряд ли аккуратные казаки Драко были похожи на черные гриндера Вано. Если только этими самыми стальными каблуками…
- Че это такое? – спросил Гарри, кивая на книгу, которую Вано теперь держал в руках.
- История английского панка… магглского… - медленно ответил Дершнайдер, погруженный в чтение, - если хочешь, вон история Clash валяется… интересно, кстати…
Гарри взял со стола внушительный том с ярко-салатовой обложкой, на которой было криво написано название группы, и с черно-белой фотографии обдолбанно взирали четверо парней.
«THE CLASH - легенда панка, одна из самых значительных групп в истории панк-рока. Именно их музыка считается "классическим панком", их песни стали основой для творчества множества музыкантов во всем мире…» - даже предисловие книги обещало увлекательный рассказ о вторых «всем панкам панках» после Sex Pistols, и Гарри расположился поудобнее на диванчике, положив книгу на его подлокотник.
Когда он дочитал всю первую главу, глаза уже предательски слипались, и хотя было жутко интересно (там шла речь о том, что граница между нацистами и панками проведена так четко именно благодаря Clash), строчки расплывались, и Гарри уже отдаленно слышал шелест переворачиваемых Дершнайдером страниц и треск поленьев в камине.
- Гарри… просыпайся… – прикосновение руки к плечу медленно вырывает разум из дремы, заставляя вздрогнуть и приоткрыть глаза.
Темно… только слабо полыхает огонь в камине… поблескивают тарелки ударных… и Вано… сидит на корточках перед ним и улыбается… неужели он все-таки умудрился заснуть?
- Не хочу… время сколько? – Гарри потянулся и присел на диванчике, послужившим ему постелью, и еле успел ухватить «Историю Clash», которая почти упала с подлокотника.
Вано оглянулся на часы и со смешком в голосе произнес
- Пол пятого. Ты здесь спать будешь?
- Пол пятого? – ужаснулся Гарри, вглядываясь в циферблат на соседней стене, - да уже смысла спать-то нету… хотя все равно идти за учебниками придется…
- Зачем за ними идти? – Дершнайдер улыбнулся и подался чуть вперед, - они никому не нужны.
Гарри не воспринял эти странные слова прелюдией к более откровенным действиям, нежели просто сокращение расстояния между ним и Вано – у гриффиндорца и в мыслях не было, что Дершнайдер зайдет дальше легкого флирта, редко и незаметно проскальзывающего в их дружеских отношениях.
Но рука Вано тем временем ненавязчиво, но вполне уверенно легла на его бедро, и Гарри совершенно неосознанно облизнул губы, только потом поймав себя на мысли, что в такой обстановке этот жест мог значить для Дершнайдера только одно.
В темно-синих глазах медленно полыхнула заинтересованность, и Вано, чуть улыбнувшись, прошелся кончиками пальцев вверх по щеке Гарри. Пальцы ухватили дужку очков и потянули на себя, лишая его четкости восприятия.
- Вано… - неуверенно позвал Гарри, хмурясь, что бы видеть лицо юноши яснее.
Вано придвинулся еще ближе, и рука его сильнее обхватила бедро Гарри
- Что, Гарри?
А действительно, что? Когда удовольствие само лезет к тебе, стоит ли останавливать его? Можно подумать, если он переспит с Дершнайдером, что-то изменится в худшую сторону? В конце концов, он сам искал варианты избавления от эротических снов, и вот, вариант стоит перед ним и внимательно смотрит на него омутами пары синих глаз.
- Ничего, Вано, - произнес Гарри, проводя пальцами по длинным волосам юноши, медленно снимая с них резинку, - абсолютно ничего.
- Значит, все нормально, да? – спросил Вано, встряхнув головой.
От этого движения его волосы, не стянутые больше в хвост, взметнулись кудрявой волной и спали на плечи, струясь вниз черными блестящими локонами.
- Все просто отлично, - Гарри обольстительно улыбнулся и потянул Вано на себя за воротник мантии, и Дершнайдер поднялся с корточек, садясь на Гарри и сжимая его бедра коленями.
Руки Гарри отпустили воротник и вплелись в волосы Вано, притягивая его голову ближе для поцелуя; горячие ладони Дершнайдера пробрались под гаррину рубашку, нежно поглаживая подушечками пальцев кожу.
Губы Вано были близко… очень близко… его язык быстро скользнул по верхней губе, увлажняя розовую плоть и заставляя ее матово поблескивать в слабом свете камина.
Так делал Малфой… точно так же – тогда, в учительской… хотя нет… у него это получалось более застенчиво и не так вызывающе.
Может… не стоит… одно другим не заменишь, - тень сомнения мелькнула в голове Гарри, - это не Малфой… зачем это тебе?
Ближе… неужели время может тянуться так долго? Гарри продолжал сомневаться в том, что то, что он делает – правильно.
Дюйм… это странно – дышать выдохами другого человека…
Вано вдруг замер и распахнул глаза, и его руки остановились под рубашкой Гарри, прекратив исследования его кожи.
- Это… это не правильно… - прошептал он, отстраняясь от Гарри, - слушай… что мы делаем?
Гарри облегченно выдохнул, и его руки выскользнули из водопада волос Вано, опустившись вниз, на сиденье дивана.
Боже… неужели это и Вано кажется ненормальным?
- Ты тоже так считаешь, да? – спросил Гарри
Вано нахмурился и откинул волосы назад, убирая непокорные пряди за уши.
- Наверное… - нерешительно произнес Вано, поднимая взгляд на Гарри, - знаешь… я какой-то ненормальный стал… - он нахмурился еще больше и вздохнул, - я вообще ничего не понимаю… чего хочу… кого… хочу…
- В смысле? Ты чего-то хочешь и не знаешь с кем?
- Типа того, - Вано ухмыльнулся, похоже, его обычное пофигистское настроение снова возвращалось к нему, - я че-то уже на первого попавшегося бросаюсь… совращаю тут несовершеннолетних… мальчиков…
- А сам то ты, можно подумать, очень взрослый, - улыбнулся Гарри, оглядывая Вано, все еще сидевшего на его коленях.
Вано неодобрительно фыркнул на гаррино замечание и слез с него. Потом взял со столика резинку и сел в кресло, собирая волосы обратно в хвост.
- Это было глупо, - сказал он, с улыбкой глядя на Гарри, - но было бы хуже если бы вместо тебя сюда пришел Рон. Мне было бы жаль потом Гермиону…
Гарри рассмеялся, ловя себя на мысли о том, что такой Вано – веселый друг-анархист нравится ему гораздо больше, чем любовник. Полгода назад он, скорее всего, выбрал бы второй вариант, но сейчас… сейчас Гарри казалось, что он уже прожил тот этап, в котором друзей фактически не было, и в котором каждый друг становился любовником.
- Ладно, ГэПэ, пойдем, что ли, - Вано поднялся с кресла, поправляя мантию, - ну не тут же, нам, все-таки спать.
- Да уж, не тут и не нам, - Гарри надел очки и улыбнулся, - а ты не знаешь, где Ричи и Герм? – добавил он, вспомнив о Роновом кошмаре.
Вано хитро ухмыльнулся, закрывая дверь на пару заклинаний
- О, ГэПэ, наш знойный мачо Ричи Самбора втрескался по самые свои латиноамериканские уши в эту вашу Гермиону.
- Бедный Рон…
- Да никакой он не бедный, дурак он, - ухмылка на губах Вано стала еще вреднее, - Ричик наш за километр чует девушек, которым скучно со своими парнями. Так что сам он виноват в том, что его Гермиона попалась в лапки Ричи.
Гарри вздохнул. Что ж, получается, что Рон и вправду сам дурак.
- Да ладно не расстраивайся ты, - жизнерадостно заявил Дершнайдер, когда они зашли в гриффиндорскую гостиную, - Ричи дольше, чем три недели пока ни с кем не встречался, так что не все потеряно.
- Да Рон за эти три недели уже повесится с горя!
Вано хмыкнул и остановился в дверях спальни своего курса, потом немного помолчал и спросил:
- Сколько будет шестнадцать тысяч восемьсот пятнадцать разделить на тысячу девяносто пять? Я че-то никак сообразить не могу…
- А за чем тебе это? – удивился Гарри, - я вообще считать не умею. Особенно такие числа да еще без калькулятора.
- Без чего? – переспросил Вано, и на его лице отразилось неповторимое изумление, - без кулькуль-чего?
Гарри уткнулся лбом в стену и едва сдержал порыв хохота от слова «кулькуль», а потом еле-еле произнес:
- Без калькулятора, Вано. Это такая маггловская херня, которая все считает. Так зачем тебе это делить-то?
- Это сколько Рону мучаться, - философски произнес Вано, - я эту, так сказать, формулу, еще на третьем курсе вывел, когда Ричи в очередной раз расстался с какой-то девчонкой. Короче, в чем смысл: соединяешь в одно число количество часов с момента знакомства Ричи и объекта расчетов до их первого свидания, с возрастом объекта расчетов, и делишь всю эту хрень сумму дней в текущем, предыдущем и последующем годах. И получаешь количество дней, в течение которых они будут встречаться, - Вано самодовольно заухмылялся, глядя на Гарри.
- И что всегда совпадает?
- Всегда! – торжествующе заявил Дершнайдер, - единственная ошибка была по моей вине – мне жутко понравилась одна его девчонка, и я ее так осторожненько отбил. Ну, они недовстречались дня три, так что это не страшно.
- Ну, Вано, ты гений. Надо ж было такое размытое понятие загнать в математические рамки! – усмехнулся Гарри, - это ж прям формула любви какая-то…
- Ага, - Вано улыбнулся и зевнул, - только, кажется, она походит исключительно для Самборы. Ну и хрен… - он опять зевнул, - все… я в кроватку… давай, пока…
- Угу, спокойной ночи
Предыдущая | На главную | Следующая